I dwelt alone
              In a world of moan,
        And my soul was a stagnant tide,
 Till the fair and gentle Eulalie
     Became my blushing bride –
 Till the yellow-haired young Eulalie
     Became my smiling bride.

        Я жил одиноко
        в печали глубокой
    с душой океана мрачней,
 пока не назвал я красавицу Нелли
    стыдливой невестой своей,
 пока не назвал златокудрую Нелли
    я радостью жизни моей.

              Ah, less – less bright
              The stars of the night
        Than the eyes of the radiant girl!
              And never a flake
              That the vapor can make
        With the moon-tints of purple and pearl,
 Can vie with the modest Eulalie's
     Most unregarded curl –
 Can compare with the bright-eyed Eulalie's
     Most humble and careless curl.

        Ах! звезды полночи
        не ярче, чем очи
    прелестной малютки моей,
        и блеск перламутра
        румяного утра,
    и золото первых лучей —
 ничто не сравнится с окутавшей Нелли
    волной золотистых кудрей,
 с волной небрежно откинутых Нелли
    на детские плечи кудрей.

              Now Doubt – now Pain
              Come never again,
        For her soul gives me sigh for sigh,
              And all day long
              Shines, bright and strong,
           Astarté within the sky,
 While ever to her dear Eulalie
     Upturns her matron eye –
 While ever to her young Eulalie
     Upturns her violet eye.

        Теперь ни волненья,
        ни муки сомненья
    не смеют мрачить моих дней.
        Весь день надо много
        сияет звездою
    богиня блаженства, — и к ней
 весь день устремляет красавица Нелли
    фиалки лазурных очей;
 все время не сводит с нее моя Нелли
    сияющих счастьем очей.