The skies they were ashen and sober;
    The leaves they were crisped and sere –
    The leaves they were withering and sere;
 It was night in the lonesome October
    Of my most immemorial year;
 It was hard by the dim lake of Auber,
    In the misty mid region of Weir –
 It was down by the dank tarn of Auber,
    In the ghoul-haunted woodland of Weir.

 Небеса были серого цвета,
     Были сухи и скорбны листы,
     Были сжаты и смяты листы,
 За огнём отгоревшего лета
     Ночь пришла, сон глухой черноты,
 Близь туманного озера Обер,
     Там, где сходятся ведьмы на пир,
     Где лесной заколдованный мир,
 Возле дымного озера Обер,
     В зачарованной области Вир.

 Here once, through an alley Titanic,
    Of cypress, I roamed with my Soul –
    Of cypress, with Psyche, my Soul.
 These were days when my heart was volcanic
    As the scoriac rivers that roll –
    As the lavas that restlessly roll
 Their sulphurous currents down Yaanek
    In the ultimate climes of the pole –
 That groan as they roll down Mount Yaanek
    In the realms of the boreal pole.

 Там однажды, в аллее Титанов,
     Я с моею Душою блуждал,
     Я с Психеей, с Душою блуждал.
 В эти дни трепетанья вулканов
     Я сердечным огнём побеждал,
     Я спешил, я горел, я блистал, –
 Точно серные токи на Яник,
     Бороздящие горный оплот,
 Возле полюса, токи, что Яник
     Покидают, струясь от высот.

 Our talk had been serious and sober,
    But our thoughts they were palsied and sere –
    Our memories were treacherous and sere –
 For we knew not the month was October,
    And we marked not the night of the year –
    (Ah, night of all nights in the year!)
 We noted not the dim lake of Auber –
    (Though once we had journeyed down here) –
 Remembered not the dank tarn of Auber,
    Nor the ghoul-haunted woodland of Weir.

 Мы менялися лаской привета,
     Но в глазах затаилася мгла,
     Наша память неверной была,
 Мы забыли, что умерло лето,
     Что октябрьская полночь пришла,
     Мы забыли, что осень пришла,
 И не вспомнили озеро Обер,
     Где открылся нам некогда мир,
 Это дымное озеро Обер,
     И излюбленный ведьмами Вир.

 And now, as the night was senescent
    And star-dials pointed to morn –
    As the star-dials hinted of morn –
 At the end of our path a liquescent
    And nebulous lustre was born,
 Out of which a miraculous crescent
    Arose with a duplicate horn –
 Astarte's bediamonded crescent
    Distinct with its duplicate horn.

 Но когда уже ночь постарела,
     И на звёздных небесных часах
     Был намёк на рассвет в небесах, –
 Что-то облачным сном забелело
     Перед нами, в неясных лучах,
 И внезапно предстал серебристый
     Полумесяц, двурогой чертой,
 Полумесяц Астарты лучистый,
     Очевидный двойной красотой.

 And I said – "She is warmer than Dian:
    She rolls through an ether of sighs –
    She revels in a region of sighs:
 She has seen that the tears are not dry on
    These cheeks, where the worm never dies,
 And has come past the stars of the Lion
    To point us the path to the skies –
    To the Lethean peace of the skies –
 Come up, in despite of the Lion,
    To shine on us with her bright eyes –
 Come up through the lair of the Lion,
    With love in her luminous eyes."

 Я промолвил: «Астарта нежнее
     И теплей, чем Диана, она –
     В царстве вздохов, и вздохов полна: –
 Увидав, что, в тоске не слабея,
     Здесь душа затомилась одна, –
 Чрез созвездие Льва проникая,
     Показала она в облаках
     Путь к забвенной тиши в небесах,
 И чело перед Львом не склоняя,
     С нежной лаской в горящих глазах,
 Над берлогою Льва возникая,
     Засветилась для нас в небесах».

 But Psyche, uplifting her finger,
    Said – "Sadly this star I mistrust –
    Her pallor I strangely mistrust: –
 Oh, hasten! – oh, let us not linger!
    Oh, fly! – let us fly! – for we must."
 In terror she spoke, letting sink her
    Wings until they trailed in the dust –
 In agony sobbed, letting sink her
    Plumes till they trailed in the dust –
    Till they sorrowfully trailed in the dust.

 Но Психея, свой перст поднимая,
     «Я не верю», промолвила, «в сны
     Этой бледной богини Весны.
 О, не медли, – в ней бледность больная!
     О, бежим! Поспешим! Мы должны!»
 И в испуге, в истоме бессилья,
     Не хотела, чтоб дальше мы шли,
 И её ослабевшие крылья
     Опускались до самой земли –
     И влачились, влачились в пыли.

 I replied – "This is nothing but dreaming:
    Let us on by this tremulous light!
    Let us bathe in this crystalline light!
 Its Sybilic splendor is beaming
    With Hope and in Beauty to-night: –
    See! – it flickers up the sky through the night!
 Ah, we safely may trust to its gleaming,
    And be sure it will lead us aright –
 We safely may trust to a gleaming
    That cannot but guide us aright,
    Since it flickers up to Heaven through the night."

 Я ответил: «То страх лишь напрасный,
     Устремимся на трепетный свет,
     В нём кристальность, обмана в нём нет,
 Сибиллически – ярко – прекрасный,
     В нём Надежды манящий привет,
     Он сквозь ночь нам роняет свой след,
 О, уверуем в это сиянье,
     Так зовёт оно вкрадчиво к снам,
 Так правдивы его обещанья
     Быть звездой путеводною нам,
     Быть призывом, сквозь ночь, к Небесам!»

 Thus I pacified Psyche and kissed her,
    And tempted her out of her gloom –
    And conquered her scruples and gloom;
 And we passed to the end of the vista,
    But were stopped by the door of a tomb –
    By the door of a legended tomb;
 And I said – "What is written, sweet sister,
    On the door of this legended tomb?"
    She replied – "Ulalume – Ulalume –
    'Tis the vault of thy lost Ulalume!"

 Так ласкал, утешал я Психею
     Толкованием звёздных судеб,
     Зоркий страх в ней утих и ослеп.
 И прошли до конца мы аллею,
     И внезапно увидели склеп,
     С круговым начертанием склеп.
 «Что гласит эта надпись?» – сказал я,
     И, как ветра осеннего шум,
 Этот вздох, этот стон услыхал я: –
     «Ты не знал? Улялюм – Улялюм –
     Здесь могила твоей Улялюм».

 Then my heart it grew ashen and sober
    As the leaves that were crisped and sere –
    As the leaves that were withering and sere,
 And I cried – "It was surely October
    On this very night of last year
    That I journeyed – I journeyed down here –
    That I brought a dread burden down here –
    On this night of all nights in the year,
    Ah, what demon has tempted me here?
 Well I know, now, this dim lake of Auber –
    This misty mid region of Weir –
 Well I know, now, this dank tarn of Auber,
    This ghoul-hannted woodland of Weir."

 И сраженный словами ответа,
     Задрожав, как на ветке листы,
     Как сухие под ветром листы,
 Я вскричал: «Значит, умерло лето,
     Это осень и сон черноты,
 Небеса потемневшего цвета.
 Ровно – год, как на кладбище лета
     Я здесь ночью Октябрьской блуждал,
     Я здесь с ношею мертвой блуждал.
 Эта ночь была ночь без просвета,
     Самый год в эту ночь умирал, –
     Что за демон сюда нас зазвал?
 О, я знаю теперь, это – Обер,
     О, я знаю теперь, это – Вир,
 Это – дымное озеро Обер
     И излюбленный ведьмами Вир».