The skies they were ashen and sober;
    The leaves they were crisped and sere –
    The leaves they were withering and sere;
 It was night in the lonesome October
    Of my most immemorial year;
 It was hard by the dim lake of Auber,
    In the misty mid region of Weir –
 It was down by the dank tarn of Auber,
    In the ghoul-haunted woodland of Weir.

 Небеса были хмуро бесстрастны,
     листья дрогли на ветке сухой,
     листья вяли на ветке сухой,
 в октябре октябрем безучастным
     эта ночь залегла надо мной...
 Это было в Уире ненастном,
     в заколдованной чаще лесной,
 где белеют в просвете неясном
     воды Обера мертвой волной.

 Here once, through an alley Titanic,
    Of cypress, I roamed with my Soul –
    Of cypress, with Psyche, my Soul.
 These were days when my heart was volcanic
    As the scoriac rivers that roll –
    As the lavas that restlessly roll
 Their sulphurous currents down Yaanek
    In the ultimate climes of the pole –
 That groan as they roll down Mount Yaanek
    In the realms of the boreal pole.

 Там шел я аллеей Титана
     в кипарисах с душою вдвоем,
     я с моею Психеей вдвоем.
 А в груди словно пламя вулкана
     разливалось сернистым огнем,
     словно лава катилась ручьем,
 как в странах снегов и тумана,
     где солнце не греет лучом,
 где Янек во льдах океана
     застыл, не согретый лучом.

 Our talk had been serious and sober,
    But our thoughts they were palsied and sere –
    Our memories were treacherous and sere –
 For we knew not the month was October,
    And we marked not the night of the year –
    (Ah, night of all nights in the year!)
 We noted not the dim lake of Auber –
    (Though once we had journeyed down here) –
 Remembered not the dank tarn of Auber,
    Nor the ghoul-haunted woodland of Weir.

 Мы шли в разговоре бесстрастном,
     думы о прошлом одна за другой
     увядали, как листья на ветке сухой.
 Нам был чужд в октябре безучастном
     холод ночи, дышавшей зимой,
     этой ночи ночей над землей.
 Были чужды в Уире ненастном
     чары мрачные чащи лесной
 и Обер, в просвете неясном
     мелькавший мертвою волной.

 And now, as the night was senescent
    And star-dials pointed to morn –
    As the star-dials hinted of morn –
 At the end of our path a liquescent
    And nebulous lustre was born,
 Out of which a miraculous crescent
    Arose with a duplicate horn –
 Astarte's bediamonded crescent
    Distinct with its duplicate horn.

 И вот уж ночь побледнела,
     намекнула на утро звезда,
     наутро, наутро склонилась звезда,
 вдали полоса забелела:
     забелела рассветом, — тогда
 роговидный, бледнея, несмело
     полумесяц взошел, как всегда,
 полумесяц Астарты несмело
     двуалмазный поднялся тогда.

 And I said – "She is warmer than Dian:
    She rolls through an ether of sighs –
    She revels in a region of sighs:
 She has seen that the tears are not dry on
    These cheeks, where the worm never dies,
 And has come past the stars of the Lion
    To point us the path to the skies –
    To the Lethean peace of the skies –
 Come up, in despite of the Lion,
    To shine on us with her bright eyes –
 Come up through the lair of the Lion,
    With love in her luminous eyes."

 Я сказал: он нежнее Дианы,
     он плывет в волнах вечной тоски,
     упивается вздохом тоски, —
 он увидел слезой неустанной
     орошенную бледность щеки
 и вышел, как вестник желанный,
     и шепчет: «Те дни далеки,
     в могиле не знают тоски».
 За созвездием Льва он, желанный,
     возвещает забвенье тоски.

 But Psyche, uplifting her finger,
    Said – "Sadly this star I mistrust –
    Her pallor I strangely mistrust: –
 Oh, hasten! – oh, let us not linger!
    Oh, fly! – let us fly! – for we must."
 In terror she spoke, letting sink her
    Wings until they trailed in the dust –
 In agony sobbed, letting sink her
    Plumes till they trailed in the dust –
    Till they sorrowfully trailed in the dust.

 Но, закрывшись в смущеньи рукою,
     Психея вскричала: «Страшна
     мне звезда, что несменно бледна...
 Не медли, не медли! Со мною
     улетим, улетим... Я должна!»
 И, рыдая, в пыли за собою
     перья крыльев влачила она,
     так плачевно влачила она!

 I replied – "This is nothing but dreaming:
    Let us on by this tremulous light!
    Let us bathe in this crystalline light!
 Its Sybilic splendor is beaming
    With Hope and in Beauty to-night: –
    See! – it flickers up the sky through the night!
 Ah, we safely may trust to its gleaming,
    And be sure it will lead us aright –
 We safely may trust to a gleaming
    That cannot but guide us aright,
    Since it flickers up to Heaven through the night."

 Я воскликнул: «К чему колебанье?
     Мы пойдем в этот трепетный свет,
     мы вдохнем этот трепетный свет, —
 в сибиллическом блеске сиянья
     возрожденной надежды привет...
 Мы смело доверим сиянью,
     что сквозь тьму нас выводит на свет,
     что сквозь тьму шлет далекий привет».

 Thus I pacified Psyche and kissed her,
    And tempted her out of her gloom –
    And conquered her scruples and gloom;
 And we passed to the end of the vista,
    But were stopped by the door of a tomb –
    By the door of a legended tomb;
 And I said – "What is written, sweet sister,
    On the door of this legended tomb?"
    She replied – "Ulalume – Ulalume –
    'Tis the vault of thy lost Ulalume!"

 Утешал я Психею, лаская,
     отгонял рой сомнений и дум,
     побеждал рой сомнений и дум,
 и шли мы, аллею кончая, —
     вдруг пред нами — печален, угрюм,
     склеп могильный... Исполненный дум,
 я спросил: «Скажи, дорогая,
     что за надпись смущает мой ум?»
     И услышал в ответ: «Ulalume! —
     Вот гробница твоей Ulalume...»

 Then my heart it grew ashen and sober
    As the leaves that were crisped and sere –
    As the leaves that were withering and sere,
 And I cried – "It was surely October
    On this very night of last year
    That I journeyed – I journeyed down here –
    That I brought a dread burden down here –
    On this night of all nights in the year,
    Ah, what demon has tempted me here?
 Well I know, now, this dim lake of Auber –
    This misty mid region of Weir –
 Well I know, now, this dank tarn of Auber,
    This ghoul-hannted woodland of Weir."

 Сердце стало хмуро, бесстрастно,
     как лист истомленный, сухой,
     как лист пожелтевший, сухой...
 «Это точно Октябрь безучастный! —
     я вскричал, — здесь минувшей зимой
     проходил я аллеей глухой,
     проносил бремя скорби глухой...
 Что за демон коварный и властный
     управляет моею стопой
     в эту ночь из ночей над землей?
 Я узнал тебя, Уир ненастный,
     я узнал тебя, Обер лесной,
 как обитель волшебницы властной,
     заслоненный болотною мглой!»