Now the new year reviving old desires,  
The restless soul to open sea aspires,  
  Where the Blue Peter flickers from the fore,  
And the grimed stoker feeds the engine-fires.

О прошлом Новый год заводит речь, 
Он в море нас торопится увлечь, 
Синеет на фок-мачте флаг торговый, 
И кочегар бросает уголь в печь.

Coupons, alas, depart with all their rows,       
And last year’s sea-met loves where Grindlay knows;  
  But still the wild wind wakes off Gardafui,  
And hearts turn eastward with the P. and O’s.

Не даст «Гриндлей» купонов на еду, 
Любви моряцкой в новом нет году, – 
За Гвардафуй соленый ветер свежий 
Влечет сердца – на паровом ходу!

Twelve knots an hour, be they more or less – 
Oh slothful mother of much idleness,        
  Whom neither rivals spur nor contracts speed!  
Nay, bear us gently! Wherefore need we press?

Узлов двенадцать делаем мы в час, – 
Кто б сонную посудину растряс! 
Ни конкуренции, ни жестких сроков, – 
А, впрочем, есть ли разница для нас?

The Tragedy of all our East is laid  
On those white decks beneath the awning shade –  
  Birth, absence, longing, laughter, love and tears,     
And death unmaking ere the land is made.

На этих белых палубах жесток, 
Под тентами, порядок твой, Восток: 
Любовь, рожденья, слезы, смех, разлука 
И Смерть как разрешающий итог.

And midnight madnesses of souls distraught  
Whom the cool seas call through the open port,  
  So that the table lacks one place next morn,  
And for one forenoon men forego their sport.

Безумных душ полуночный надлом: 
В каюте духота, а за стеклом 
Так глубина прохладна, что на утро 
Незанятое место за столом.

The shadow of the rigging to and fro  
Sways, shifts, and flickers on the spar-deck’s snow,  
  And like a giant trampling in his chains,  
The screw-blades gasp and thunder deep below;

Трепещет снасть, пятная снег бортов, 
Затянут крепкою рукой найтов, 
Как цепи скованного великана, 
Внизу грохочут лопасти винтов.

And, leagued to watch one flying-fish’s wings,    
Heaven stoops to sea, and sea to Heaven clings;  
  While, bent upon the ending of his toil,  
The hot sun strides, regarding not these things:

Приелись небу ярких брызг дожди: 
За рыбами летучими следи 
До одури, но вот и для светила 
Окончен день и вахта позади.

For the same wave that meets our stem in spray  
Bore Smith of Asia eastward yesterday,         
  And Delhi Jones and Brown of Midnapore  
To-morrow follow on the self-same way.

Ветрам не первый ты подставил грудь, 
Еще вчера здесь плыл какой-нибудь 
Делийский Джонс, а Брук из Миднапора 
И Браун завтра повторят твой путь.

Linked in the chain of Empire one by one,  
Flushed with long leave, or tanned with many a sun,  
  The Exiles’ Line brings out the exiles’ line     
And ships them homeward when their work is done.

Бродяги эти, за звеном звено, 
Сковали цепь имперскую давно: 
Путем скитальцев вдаль идут скитальцы, 
Крича или рыдая, все равно!

Yea, heedless of the shuttle through the loom,  
The flying keels fulfil the web of doom.  
  Sorrow or shouting – what is that to them?  
Make out the cheque that pays for cabin room!

Окончил труд – плыви себе домой! 
Ты как челнок в руках Судьбы самой: 
Скользящим килем соткана ряднина, 
Бесчувственным пространством за кормой.

And how so many score of times ye flit  
With wife and babe and caravan of kit,  
  Not all thy travels past shall lower one fare,  
Not all thy tears abate one pound of it.

Не будет скидки за проезд, пойми! – 
С женою, с кучей барахла, с детьми 
Хоть тридцать раз плыви туда-обратно, 
Компанию наличными корми!

And how so high thine earth-born dignity,     
Honour and state, go sink it in the sea,  
  Till that great one upon the quarter deck,  
Brow-bound with gold, shall give thee leave to be.

Стань неприметным, если ты горласт, 
Топи земную гордость, как балласт, 
Пока на шканцах яркая кокарда 
Соизволенья жить тебе не даст.

Indeed, indeed from that same line we swear  
Off for all time, and mean it when we swear;     
  And then, and then we meet the Quartered Flag,  
And, surely for the last time, pay the fare.

Нам жаль потраченных напрасно лет, 
И флагу Пароходства глядя вслед, 
Мы каждый раз порвать решаем с морем 
И каждый раз опять берем билет.

And Green of Kensington, estrayed to view  
In three short months the world he never knew,  
  Stares with blind eyes upon the Quartered Flag   
And sees no more than yellow, red and blue.

Плывет из Кензингтона некий Смит, 
Три месяца в душе его штормит 
От новых азиатских впечатлений, 
Но пестрый флаг его не изумит.

But we, the gypsies of the East, but we –  
Waifs of the land and wastrels of the sea –  
  Come nearer home beneath the Quartered Flag  
Than ever home shall come to such as we.

А мы верны тропической звезде, 
Цыгане моря, вечно на воде, 
Под этим красно-сине-желтым флагом, 
Бездомные, мы дома, как нигде!

The camp is struck, the bungalow decays,  
Dead friends and houses desert mark our ways,  
  Till sickness send us down to Prince’s Dock  
To meet the changeless use of many days.

Разрушен лагерь, бунгало пусты, 
По сторонам могильные кресты, – 
За ветхим доком, в нищей богадельне 
Остаток жизни скоротаешь ты.

Bound in the wheel of Empire, one by one,     
The chain-gangs of the East from sire to son,  
  The Exiles’ Line takes out the exiles’ line  
And ships them homeward when their work is done.

Окончен труд – плыви себе домой! 
За колесом Империи самой 
Путем скитальцев следуют скитальцы, 
От прадеда к потомку по прямой.

How runs the old indictment? “Dear and slow,”  
So much and twice so much. We gird, but go.     
  For all the soul of our sad East is there,  
Beneath the house-flag of the P. and O.

Плати и доберешься не спеша. 
Проклятьем древним мудрость хороша. 
Плывет под пестрым флагом Пароходства 
Востока безутешная душа.