La Nuit Blanche |
Бессонная ночь |
A much-discerning Public hold
The Singer generally sings
And prints and sells his past for gold.
Whatever I may here disclaim,
The very clever folk I sing to
Will most indubitably cling to
Their pet delusion, just the same. |
|
I had seen, as the dawn was breaking
And I staggered to my rest,
Tari Devi softly shaking
From the Cart Road to the crest.
I had seen the spurs of Jakko
Heave and quiver, swell and sink.
Was it Earthquake or tobacco,
Day of Doom, or Night of Drink? |
То ль спросонья, то ль в угаре,
Под собой не чуя ног,
Видел я богиню Тари
Восходящей на отрог.
Все земные наслоенья
Возносились ей вослед.
Злой табак? Землетрясенье?
Судный День? Запойный бред? |
In the full, fresh fragrant morning
I observed a camel crawl,
Laws of gravitation scorning,
On the ceiling and the wall;
Then I watched a fender walking,
And I heard grey leeches sing,
And a red-hot monkey talking
Did not seem the proper thing. |
В свежем утреннем цветенье
Со стены на потолок
Дух, презревший тяготенье,
Дромедара проволок.
Сделал шаг камин из мрака.
Хор пиявок взвыл в пруду.
Краснозадая макака
Заболтала ерунду. |
Then a Creature, skinned and crimson,
Ran about the floor and cried,
And they said that I had the "jims" on,
And they dosed me with bromide,
And they locked me in my bedroom –
Me and one wee Blood Red Mouse –
Though I said: "To give my head room
You had best unroof the house." |
Тварь с ободранною шкурой
Билась по полу, крича.
Полусонный лекарь хмурый
Валерьянку назначал.
С окровавленною мышью
В спальне заперли меня.
Я промолвил: «Рухнет крыша –
Кто полезет починять?» |
But my words were all unheeded,
Though I told the grave M.D.
That the treatment really needed
Was a dip in open sea
That was lapping just below me,
Smooth as silver, white as snow,
And it took three men to throw me
When I found I could not go. |
Чертов лекарь не перечит –
То ли глух, а то ли пьян.
Я твердил: меня излечит
Погруженье в океан.
Сребропенный, он прекрасен.
Плещут волны, веет бриз.
Я сыскал троих орясин,
Чтоб меня швырнули вниз. |
Half the night I watched the Heavens
Fizz like '81 champagne –
Fly to sixes and to sevens,
Wheel and thunder back again;
And when all was peace and order
Save one planet nailed askew,
Much I wept because my warder
Would not let me sit it true. |
Пузыристой влагой винной
Окатились небеса.
Разлетелся гром глубинный
С циферблата-колеса.
И – притихло. Над дорогой
Месяц вперекос прибит.
Строгий страж велел: «Не трогай!»
И заплакал я навзрыд. |
After frenzied hours of wating,
When the Earth and Skies were dumb,
Pealed an awful voice dictating
An interminable sum,
Changing to a tangle story –
"What she said you said I said" –
Till the Moon arose in glory,
And I found her... in my head; |
Онемели высь и долы.
Ветром буйным принесло
С гласом гулким и тяжелым
Бесконечное число.
Слов рассыпалась вязанка –
Лепет повести смурной.
Голова моя внезапно
Стала полною луной. |
Then a Face came, blind and weeping,
And It couldn't wipe its eyes,
And It muttered I was keeping
Back the moonlight from the skies;
So I patted it for pity,
But it whistled shrill with wrath,
And a huge black Devil City
Poured its peoples on my path. |
Лик незрячий, безутешный
Бормотал невесть чего.
В лунном блеске я поспешно
Затаился от него.
Одолела жалость скоро:
Мол, поплачься – я пойму.
Свистнул он – и бесов свора
Мчит по следу моему. |
So I fled with steps uncertain
On a thousand-year long race,
But the bellying of the curtain
Kept me always in one place;
While the tumult rose and maddened
To the roar of Earth on fire,
Ere it ebbed and sank and saddened
To a whisper tense as wire. |
Я бегом рванулся резко
Прочь, куда глядят глаза –
Только вздулась занавеска
И откинула назад.
Рев сумятицы мятежной –
Словно мир горит в огне –
Стихнул, стал как шепот нежный
Струн, звенящих в вышине.
|
In tolerable stillness
Rose one little, little star,
And it chuckled at my illness,
And it mocked me from afar;
And its breathren came and eyed me,
Called the Universe to aid,
Till I lay, with naught to hide me,
'Neath' the Scorn of All Things Made. |
И в несносном упокое
Крошка-звездочка взошла.
Посмеялась надо мною,
Подразнила как могла.
Под гляделками Вселенной,
Прикрывая лишь лицо,
Я лежал нагой, презренный
И оставленный Творцом. |
Dun and saffron, robed and splendid,
Broke the solemn, pitying Day,
And I knew my pains were ended,
And I turned and tried to pray;
But my speech was shattered wholly,
And I wept as children weep.
Till the dawn-wind, softly, slowly,
Brought to burning eyelids sleep. |
Всепрощающим шафраном
Вспыхнул царственный восход.
Боль ушла, утихли раны,
Из души мольба встает.
Но язык присох безмолвно.
Зарыдал я, потрясен.
Ветра ласковые волны
Мне под веки влили сон. |