The toad beneath the harrow knows
Exactly where eath tooth-point goes.
The butterfly upon the road
Preaches contentment to that toad.

Как уцелеть под бороной –
Известно жабе лишь одной;
Однако бабочка с высот
Советы жабе подает.

Pagett, M.P., was a liar, and a fluent liar therewith –
He spoke of the heat of India as the "Asian Solar Myth";
Came on a four months' visit, to "study the East," in November,
And I got him to sign an agreement vowing to stay till September.

Член Парламента Пэджет был говорлив и брехлив,
Твердил, что жара индийская – «азиатский Солнечный Миф».
Месяца на четыре он приперся к нам в ноябре,
Но я был жесток, я сказал: уедешь лишь в сентябре.

March came in with the koil. Pagett was cool and gay,
Called me a "bloated Brahmin," talked of my "princely pay."
March went out with the roses. "Where is your heat?" said he.
"Coming," said I to Pagett, "Skittles!" said Pagett, M.P.

В марте запел кокил[1]: Пэджету горя нет,
Отдыхая, зовет меня «Чванный брахман», «дармоед»,
Позже – розы стали цвести. Был гость весьма вдохновен,
Утверждал, что жара безвредна – Пэджет, парламентский член.

April began with the punkah, coolies, and prickly-heat, –
Pagett was dear to mosquitoes, sandflies found him a treat.
He grew speckled and mumpy-hammered, I grieve to say,
Aryan brothers who fanned him, in an illiberal way.

Привязалась в апреле потница: зноем дохнуло с небес.
Москиты, песчаные осы знали: Пэджет – деликатес.
Опухшее и пятнистое, прибитое существо!
Опахала братьев-арийцев мало спасали его.

May set in with a dust-storm, – Pagett went down with the sun.
All the delights of the season tickled him one by one.
Imprimis – ten day's "liver" – due to his drinking beer;
Later, a dose of fever – slight, but he called it severe.

В мае бури пошли пылевые; Пэджет совсем приугас,
Прелести нашего климата вкушая за часом час.
Пиво хлебал дней десять – и дохлебался, подлец;
Лихорадку схватил небольшую – решил, что «уже конец».

Dysent'ry touched him in June, after the Chota Bursat –
Lowered his portly person – made him yearn to depart.
He didn't call me a "Brahmin," or "bloated," or "overpaid,"
But seemed to think it a wonder that any one stayed.

В июне – дизентирия, вещь простая для наших мест.
Согнулся осанистый Пэджет, стал говорить про отъезд.
Слова «дармоед», «брахман» – не были больше в ходу,
Он дивился тому, что люди выживают в таком аду.

July was a trifle unhealthy, – Pagett was ill with fear.
'Called it the "Cholera Morbus," hinted that life was dear.
He babbled of "Eastern Exile," and mentioned his home with tears;
But I haven't seen my children for close upon seven years.

Трясучку схватил в июле, сущие пустяки.
Пэджет сказал: от холеры помирать ему не с руки,
Ныл про «восточную ссылку», вспоминал со слезами семью,
Но я-то почти семь лет уже не видел мою.

We reached a hundred and twenty once in the Court at noon,
(I've mentioned Pagett was portly) Pagett, went off in a swoon.
That was an end to the business; Pagett, the perjured, fled
With a practical, working knowledge of "Solar Myths" in his head.

Однажды – всего-то сто двадцать[2], знаем такую жару! –
В обморок хлопнулся Пэджет, с трудом плетясь по двору.
Пэджет, клятвопреступник, сбежал, вполне изучив
На собственной шкуре, на практике – что такое «Солнечный Миф».

And I laughed as I drove from the station, but the mirth died out on my lips
As I thought of the fools like Pagett who write of their "Eastern trips,"
And the sneers of the traveled idiots who duly misgovern the land,
And I prayed to the Lord to deliver another one into my hand.

Я его проводил с усмешкой, но был душою жесток:
Сколько же дурней пишет, что рай на земле – Восток.
Да притом еще и пытается править в такой стране...
Еще одного такого пошли, о Господи, мне!

.↑ Кокил – индийская певчая кукушка
.↑ Сто двадцать – по Фаренгейту (49°C)