When the flush of a new-born sun fell first on Eden's green and gold, 
Our father Adam sat under the Tree and scratched with a stick in the mould; 
And the first rude sketch that the world had seen was joy to his mighty heart, 
Till the Devil whispered behind the leaves, "It's pretty, but is it Art?"

Когда зелень и злато Эдема озарил взор рожденных светил,
Праотец наш Адам, сев под Древом, палкой что-то в грязи чертил;
То был первый Рисунок в мире, и всем сердцем ценил он свой труд...
Шепчет Дьявол из листьев: «Красиво; только есть ли Искусство тут?»

Wherefore he called to his wife, and fled to fashion his work anew – 
The first of his race who cared a fig for the first, most dread review; 
And he left his lore to the use of his sons – and that was a glorious gain 
When the Devil chuckled "Is it Art?" in the ear of the branded Cain.

Чтоб начать всю работу снова, он с женой поспешил уйти вниз,
Так возникла обида, ведь Критик осудил его первый эскиз;
Сыновьям мастерство он оставил, и был весел Дьявол хромой:
«Тут Искусство?» он Каину шепчет, восхищаясь свежим клеймом.

They builded a tower to shiver the sky and wrench the stars apart, 
Till the Devil grunted behind the bricks: "It's striking, but is it Art?" 
The stone was dropped at the quarry-side and the idle derrick swung, 
While each man talked of the aims of Art, and each in an alien tongue.

Возвели потом Башню, чтоб звезды щекотать и свить небо в жгут.
В кирпичах брякнул Дьявол: «Эффектно; только где же Искусство тут?»
И пылились камни в карьерах, и подъемный кран встал налегке,
Ведь о Выспренних Целях Искусства каждый врал на своём языке.

They fought and they talked in the North and the South, they talked and they fought in the West, 
Till the waters rose on the pitiful land, and the poor Red Clay had rest – 
Had rest till that dank blank-canvas dawn when the dove was preened to start, 
And the Devil bubbled below the keel: "It's human, but is it Art?"

Шли раздоры и битвы на Юге, хвастал Север, сражался Восток...
Чтоб земное зло смыть, льются воды, Красной Глины распался кусок –
Отдыхал мир, как холст белоснежный, но вернулась голубка в закут,
И пробулькал Дьявол под килем: «Человек, где ж Искусство тут?»

The tale is as old as the Eden Tree – and new as the new-cut tooth – 
For each man knows ere his lip-thatch grows he is master of Art and Truth; 
And each man hears as the twilight nears, to the beat of his dying heart, 
The Devil drum on the darkened pane: "You did it, but was it Art?"

Как Сад Райский, стара эта сказка, и молочного зуба свежей –
Всяк безусый юнец теперь – Мастер и Искусства, и Высших Идей;
Каждый слышит, что мрак рядом дышит, и усохло сердце как трут,
И скребет в стекло Дьявол: «Ну, создал; только есть ли Искусство тут?»

We have learned to whittle the Eden Tree to the shape of a surplice-peg, 
We have learned to bottle our parents twain in the yelk of an addled egg, 
We know that the tail must wag the dog, for the horse is drawn by the cart; 
But the Devil whoops, as he whooped of old: "It's clever, but is it Art?"

Древо Рая смогли мы подрезать, уместив под церквей потолком,
И смогли накормить наших предков мы искусственным тухлым желтком,
Ясно нам, что хвост машет собакой, и что лошадь дрожки везут,
Но бормочет Дьявол, как прежде: «Только где же Искусство тут?»

When the flicker of London sun falls faint on the Club-room's green and gold, 
The sons of Adam sit them down and scratch with their pens in the mould – 
They scratch with their pens in the mould of their graves, and the ink and the anguish start, 
For the Devil mutters behind the leaves: "It's pretty, but is it Art?"

Когда Лондона солнце бледнеет перед яркостью Клубных светил,
Собираются дети Адама, каждый что-то в грязи начертил –
Чертят перья на почве могильной, и чернил уже вычерпан пруд,
Ведь из листьев шипит Дьявол: «Верно! Только где же Искусство тут?»

Now, if we could win to the Eden Tree where the Four Great Rivers flow, 
And the Wreath of Eve is red on the turf as she left it long ago, 
And if we could come when the sentry slept and softly scurry through, 
By the favour of God we might know as much – as our father Adam knew!

И теперь, коль в Эдем войдём снова, где струятся Четыре Реки,
Где лежит на траве Венок Евы – до сих пор свежи лепестки,
И, пока часовой грозный дремлет, мы украдкой скользнём по задам –
Волей Божьей узнаем не больше, чем познал отец наш Адам.