She dropped the bar, she shot the bolt, she fed the fire anew
For she heard  a whimper under the  sill  and  a  great grey paw came through.
The fresh flame comforted the hut and shone on the roof-beam,
And the Only Son lay down again and dreamed that he dreamed a dream.
The last ash fell from the withered log with the click of a falling spark,
And the Only Son woke up again, and called across the dark:–
"Now was I born of womankind and laid in a mother's breast?
For I have dreamed of a shaggy hide whereon I went to rest.
And was I born of womankind and laid on a father's arm?
For I have dreamed of clashing teeth that guarded me from harm.

На засов тугой закрыла дверь, в очаг подбросила дров,
Потому что увидела блеск когтей и услышала хнычущий зов.

Распелся в хижине огонь и озарил потолок,
И увидел сон Единственный Сын, едва на полу прилег.

Последний пепел упал с головни, и почти потух очаг,
И проснулся опять Единственный Сын и тихо крикнул во мрак:

«Неужели я женщиной был рожден и знал материнскую грудь?
Мне снился ворох мохнатых шкур, на которых я мог отдохнуть.

Неужели я женщиной был рожден и ел из отцовской руки?
Мне снилось, что защищали меня сверкающие клыки.

And was I born an Only Son and did I play alone?
For I have dreamed of comrades twain that bit me to the bone.
And did I break the barley-cake and steep it in the tyre?
For I have dreamed of a youngling kid new-riven from the byre:
For I  have  dreamed  of a midnight sky  and  a  midnight call to blood 
And red-mouthed shadows racing by, that thrust me from my food.
'Tis an hour yet and an hour yet to the rising of the moon,
But I can see the black roof-tree as plain as it were noon.
'Tis a league and a league to the Lena Falls where the trooping blackbuck go;
But I can hear the little fawn that bleats behind the doe.

Неужели я – Единственный Сын и один играл у огня?
Мне снились товарищи мои, что больно кусали меня.

Неужели я ел ячменный хлеб и водой запивал наяву?
Мне снился козленок, ночью глухой зарезанный в хлеву.

Мне снились полночные небеса, и в Джунглях полночный крик,
И тени, скользящие прочь от меня, и красный их язык.

Целый час еще, целый час еще до восхода круглой луны,
Но я вижу как днем, как светлым днем, потолок и бревна стены.

Далеко, далеко Водопады шумят – там оленей ночной водопой,
Но я слышу блеянье оленят, за самкой бегущих тропой.

'Tis a league and a league to the Lena Falls where the crop and the upland meet,
But I Can smell the  wet dawn-wind  that wakes  the sprouting wheat.
Unbar the door. I may not bide, but I must out and see 
If those are wolves that wait outside or my own kin to me!"
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Далеко, далеко Водопады шумят – там зеленой пшеницы поля,
Но я слышу: рассветный ветер идет, колосья в полях шевеля.

Открой же дверь, я ждать не могу, мне сегодня не спится тут,
Узнаю: сородичи ли мои или волки за дверью ждут?»
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  

She loosed the bar,  she slid the bolt, she opened the door anon,
And a grey bitch-wolf came out of the dark and fawned on the Only Son!

Сняла засов, открыла дверь – вокруг рассветная мгла,
И волчица к Сыну вышла из мглы и у ног покорно легла.