In the Neolithic Age savage warfare did I wage 
 For food and fame and woolly horses' pelt. 
I was singer to my clan in that dim, red Dawn of Man, 
 And I sang of all we fought and feared and felt.

В те глухие времена шла упорная война
За еду, за славу и за тёплый мех,
Клана моего певцом был я, и я пел о том
Что пугало или радовало всех.

Yea, I sang as now I sing, when the Prehistoric spring 
 Made the piled Biscayan ice-pack split and shove; 
And the troll and gnome and dwerg, and the Gods of Cliff and Berg 
 Were about me and beneath me and above.

Пел я! И пою сейчас о весне, что в первый раз
Лед бискайский погнала перед собой;
Гном, и тролль, и великан, боги страшных горных стран
Были вкруг меня, со мной и надо мной.

But a rival, of Solutré, told the tribe my style was outré – 
 By a hammer, grooved of dolomite, he fell. 
And I left my views on Art, barbed and tanged below the heart 
 Of a mammothistic etcher at Grenelle.

Но нашел мой стиль «outré» критикан из Солютре, –
Томагавком разрешил я этот спор
И свой взгляд я утвердил на искусство тем, что вбил
В грудь Гренельского гравера свой топор.

Then I stripped them, scalp from skull, and my hunting-dogs fed full, 
 And their teeth I threaded neatly on a thong; 
And I wiped my mouth and said, "It is well that they are dead, 
 For I know my work is right and theirs was wrong."

И, покончив с ними так, ими накормил собак,
А зубами их украсил я ремни
И сказал, крутя усы: «Хорошо, что сдохли псы,
Прав, конечно, я, а не они».

But my Totem saw the shame; from his ridgepole-shrine he came, 
 And he told me in a vision of the night: – 
"There are nine and sixty ways of constructing tribal lays, 
 "And every single one of them is right!" 
 
                        *   *   *   *   *   *   *

Но, позор увидя мой, тотем шест покинул свой
И сказал мне в сновиденье: «Знай теперь –
Девяносто шесть дорог есть, чтоб песнь сложить ты мог,
И любая правильна, поверь!»
 
                        *   *   *   *   *   *   *

Then the silence closed upon me till They put new clothing on me 
 Of whiter, weaker fresh and bone more frail; 
And I stepped beneath Time's finger, once again a tribal singer, 
 And a minor poet certified by Traill!

И сомкнулась тишина надо мной, и боги сна
Изменяли плоть мою и мой скелет;
И вступил я в круг времен, к новой жизни возрожден,
Рядовой, но признанный поэт.

Still they skirmish to and fro, men my messmates on the snow 
 When we headed off the aurochs turn for turn; 
When the rich Allobrogenses never kept amanuenses, 
 And our only plots were piled in lakes at Berne.

Но, как прежде, тут и там делят братья по стихам
Тушу зубра в драке меж собой.
Богачи тех мрачных дней не держали писарей,
И у Берна наши песни под водой.

Still a cultured Christian age sees us scuffle, squeak, and rage, 
 Still we pinch and slap and jabber, scratch and dirk; 
Still we let our business slide – as we dropped the half-dressed hide – 
 To show a fellow-savage how to work.

И теперь, в культурный век, все воюет человек –
Бьем, терзаем мы друг друга злей и злей,
И высокий долг певца не доводим до конца,
Чтобы выучить работать дикарей.

Still the world is wondrous large, – seven seas from marge to marge – 
 And it holds a vast of various kinds of man; 
And the wildest dreams of Kew are the facts of Khatmandhu 
 And the crimes of Clapham chaste in Martaban.

Мир еще огромный дом – семь морей лежат на нем,
И не счесть народов разных стран;
И мечта, родившись в Кью, станет плотью в Катмандью,
Вора Клепэма накажет Мартабан.

Here's my wisdom for your use, as I learned it when the moose 
 And the reindeer roared where Paris roars to-night: – 
"There are nine and sixty ways of constructing tribal lays, 
 "And – every – single – one – of – them – is – right!"

Вот вам мудрость навсегда – я узнал ее, когда 
Лось ревел там, где Париж ревет теперь: 
«Девяносто шесть дорог есть, чтоб песнь сложить ты мог,
И любая правильна, поверь!»