|
Tomlinson
Томлинсон
Joseph Rudyard Kipling
Джозеф Редьярд Киплинг
В переводе Бетаки Василия Павловича
Joseph Rudyard Kipling – Джозеф Редьярд Киплинг 30 декабря 1865 года – 18 января 1936 года
Tomlinson |
Томлинсон |
Now Tomlinson gave up the ghost in his house in Berkeley Square,
And a Spirit came to his bedside and gripped him by the hair –
A Spirit gripped him by the hair and carried him far away,
Till he heard as the roar of a rain-fed ford the roar of the Milky Way:
Till he heard the roar of the Milky Way die down and drone and cease,
And they came to the Gate within the Wall where Peter holds the keys.
"Stand up, stand up now, Tomlinson, and answer loud and high
The good that ye did for the sake of men or ever ye came to die –
The good that ye did for the sake of men in little earth so lone!"
And the naked soul of Tomlinson grew white as a rain-washed bone. |
В собственном доме на Беркли-сквер отдал концы Томлинсон,
Явился дух и мертвеца сгрёб за волосы он.
Ухватил покрепче, во весь кулак, чтоб сподручней было нести,
Через дальний брод, где поток ревёт на бурном Млечном пути.
Но вот и Млечный путь отгудел – всё глуше, дальше, слабей...
Вот и Пётр Святой стоит у ворот со связкою ключей.
«А ну-ка на ноги встань, Томлинсон, будь откровенен со мной:
Что доброе сделал ты для людей в юдоли твоей земной?
Что доброе сделал ты для людей, чем ты прославил свой дом?»
И стала голая душа белее, чем кость под дождём. |
"O I have a friend on earth," he said, "that was my priest and guide,
And well would he answer all for me if he were by my side."
– "For that ye strove in neighbour-love it shall be written fair,
But now ye wait at Heaven's Gate and not in Berkeley Square:
Though we called your friend from his bed this night, he could not speak for you,
For the race is run by one and one and never by two and two."
Then Tomlinson looked up and down, and little gain was there,
For the naked stars grinned overhead, and he saw that his soul was bare:
The Wind that blows between the worlds, it cut him like a knife,
And Tomlinson took up his tale and spoke of his good in life. |
«Был друг у меня,– сказал Томлинсон,– наставник и духовник,
Он всё ответил бы за меня, когда бы сюда проник...»
«Ну, то что друга ты возлюбил – отличнейший пример,
Но мы с тобой у Райских врат, а это – не Беркли-сквер!
И пусть бы с постелей подняли мы всех знакомых твоих –
Но каждый в забеге – сам за себя, никто не бежит за двоих!»
И оглянулся Томлинсон: ах, не видать никого,
Только колючие звёзды смеются над голой душой его...
Был ветер, веющий меж миров, как нож ледяной впотьмах,
И стал рассказывать Томлинсон о добрых своих делах: |
"This I have read in a book," he said, "and that was told to me,
And this I have thought that another man thought of a Prince in Muscovy."
The good souls flocked like homing doves and bade him clear the path,
And Peter twirled the jangling keys in weariness and wrath.
"Ye have read, ye have heard, ye have thought," he said, "and the tale is yet to run:
By the worth of the body that once ye had, give answer – what ha' ye done?"
Then Tomlinson looked back and forth, and little good it bore,
For the Darkness stayed at his shoulder-blade and Heaven's Gate before: –
"O this I have felt, and this I have guessed, and this I have heard men say,
And this they wrote that another man wrote of a carl in Norroway." |
«Об этом читал я, а это мне рассказывали не раз,
А это я думал, что кто-то узнал, как некий московский князь...»
Добрые души, как голубки, порхали над светлой тропой,
А Пётр забрякал связкой ключей, от ярости сам не свой:
«Ты читал, ты слыхал, ты узнал, молвил он, – и речь полна суеты,
Но во имя тела, что было твоим, скажи мне, что сделал ты?
И вновь огляделся Томлинсон, и была вокруг пустота.
За плечами – мрак, впереди, как маяк, – Райские врата.
«Я полагал, что наверное так, и даже помню слегка,
Что писали, будто кто-то писал про норвежского мужика...» |
– "Ye have read, ye have felt, ye have guessed, good lack! Ye have hampered Heaven's Gate;
There's little room between the stars in idleness to prate!
O none may reach by hired speech of neighbour, priest, and kin
Through borrowed deed to God's good meed that lies so fair within;
Get hence, get hence to the Lord of Wrong, for doom has yet to run,
And... the faith that ye share with Berkeley Square uphold you, Tomlinson!"
* * * *
|
«Ты читал, представлял, полагал – добро! Отойди-ка от Райских Врат:
Тут слишком тесно, чтоб так вот торчать, болтая про всё подряд!
Речами, что одолжили тебе соседи, священник. Друзья,
Делами, взятыми напрокат, блаженство достичь нельзя!
Пошёл-ка, знаешь, к Владыке Тьмы, изначально ты осуждён,
Разве что вера Беркли-сквера поддержит тебя, Томлинсон!»
* * * *
|
The Spirit gripped him by the hair, and sun by sun they fell
Till they came to the belt of Naughty Stars that rim the mouth of Hell:
The first are red with pride and wrath, the next are white with pain,
But the third are black with clinkered sin that cannot burn again:
They may hold their path, they may leave their path, with never a soul to mark,
They may burn or freeze, but they must not cease in the Scorn of the Outer Dark.
The Wind that blows between the worlds, it nipped him to the bone,
And he yearned to the flare of Hell-Gate there as the light of his own hearth-stone.
The Devil he sat behind the bars, where the desperate legions drew,
But he caught the hasting Tomlinson and would not let him through.
"Wot ye the price of good pit-coal that I must pay?" said he,
"That ye rank yoursel' so fit for Hell and ask no leave of me?
I am all o'er-sib to Adam's breed that ye should give me scorn,
For I strove with God for your First Father the day that he was born.
Sit down, sit down upon the slag, and answer loud and high
The harm that ye did to the Sons of Men or ever you came to die." |
Вновь за волосы дух его взял и от солнца к солнцу понёс,
Понёс его к главному входу в Ад, сквозь скопища скорбных звёзд.
Одни от гордыни красней огня, другие от боли белы,
А третьи черны, как чёрный грех, незримые Звёзды Мглы.
Где путь их лежит, не сошли ли с орбит – душа не видит ничья,
Их мрак ледяной отрезал стеной от всех пространств Бытия!
А ветер, веющий меж миров, просвистал мертвеца до костей,
Так хотелось в Ад, на огонь его Врат, словно в двери спальни своей!
Дьявол сидел меж отчаянных душ (а был их там легион!)
Но Томлинсона за шлагбаум впустить отказался он:
«Ты разве не слышал, что антрацит дорожает день ото дня?
Да и кто ты такой, чтобы в пекло ко мне лезть не спросясь меня?!
Ведь как-никак я Адаму свояк, И вот – презренье людей
Терплю, хоть за предка вашего дрался с наипервейших дней!
Давай, приземлись вот на этот шлак, но будь откровенен со мной:
Какое зло ты творил, и кому в жизни твоей земной? |
And Tomlinson looked up and up, and saw against the night
The belly of a tortured star blood-red in Hell-Mouth light;
And Tomlinson looked down and down, and saw beneath his feet
The frontlet of a tortured star milk-white in Hell-Mouth heat.
"O I had a love on earth," said he, "that kissed me to my fall,
And if ye would call my love to me I know she would answer all."
"All that ye did in love forbid it shall be written fair,
But now ye wait at Hell-Mouth Gate and not in Berkeley Square:
Though we whistled your love from her bed to-night, I trow she would not run,
For the sin ye do by two and two ye must pay for one by one!"
The Wind that blows between the worlds, it cut him like a knife,
And Tomlinson took up the tale and spoke of his sin in life: –
"Once I ha' laughed at the power of Love and twice at the grip of the Grave,
And thrice I ha' patted my God on the head that men might call me brave." |
И поднял голову Томлинсон, и увидал в ночи
Замученной красно-кровавой звезды изломанные лучи.
И наклонился вниз Томлинсон, и разглядел во мгле
Замученной бледно-молочной звезды свет на белом челе...
«Любил я женщину,– молвил он,– и в грех меня ввергла она,
Она бы ответила за меня, если истина Вам нужна...»
«Ну, то, что ты не устоял – отличнейший пример,
Но мы с тобой у Адских Врат, а это – не Беркли-сквер!
Да пусть бы мы высвистали сюда хоть всех потаскушек твоих,
Но всяк за свой отвечает грешок, а по твоему – одна за двоих?»
Был ветер, веющий меж миров, как нож ледяной впотьмах...
И начал рассказывать Томлинсон о грешных своих делах:
«Я раз посмеялся над верой в любовь, два раза – над тайной могил,
Я трижды Богу шиш показал, почти вольнодумцем прослыл!» |
The Devil he blew on a brandered soul and set it aside to cool: –
"Do ye think I would waste my good pit-coal on the hide of a brain-sick fool?
I see no worth in the hobnailed mirth or the jolthead jest ye did
That I should waken my gentlemen that are sleeping three on a grid."
Then Tomlinson looked back and forth, and there was little grace,
For Hell-Gate filled the houseless Soul with the Fear of Naked Space.
"Nay, this I ha' heard," quo' Tomlinson, "and this was noised abroad,
And this I ha' got from a Belgian book on the word of a dead French lord."
– "Ye ha' heard, ye ha' read, ye ha' got, good lack! and the tale begins afresh –
Have ye sinned one sin for the pride o' the eye or the sinful lust of the flesh?"
Then Tomlinson he gripped the bars and yammered, "Let me in –
For I mind that I borrowed my neighbour's wife to sin the deadly sin."
The Devil he grinned behind the bars, and banked the fires high:
"Did ye read of that sin in a book?" said he; and Tomlinson said, "Ay!" |
Дьявол подул на кипящую душу, отставил и молвил так:
«Думаешь, мне уголька не жаль, чтобы жарить тебя, дурак
Грешки-то грошовые! Экий болван! Ты не стоишь и меньших затрат,
Я даже не стану будить джентльменов, что на жаровнях спят!»
И огляделся Томлинсон, и страшна была пустота,
Откуда летели бездомные души как на маяк, на Врата.
«Так вот я слыхал, прошептал Томлинсон, – что в Бельгии кто-то читал,
О том, что покойный французский граф кому-то такое сказал...
«Слыхал, говорил, читал – к чертям! Мне б что-нибудь посвежей,
Хоть один грешок, что ты совершил ради собственной плоти своей!»
И тряся шлагбаум, Томлинсон в отчаянье завопил:
«Ну впусти же: когда-то супругу соседа, я, кажется, соблазнил!»
Ухмыльнулся Дьявол, и взяв кочергу, в топке пошуровал:
«Ты в книжке вычитал этот грех?» «О, да», – Томлинсон прошептал. |
The Devil he blew upon his nails, and the little devils ran,
And he said: "Go husk this whimpering thief that comes in the guise of a man:
Winnow him out 'twixt star and star, and sieve his proper worth:
There's sore decline in Adam's line if this be spawn of earth."
Empusa's crew, so naked-new they may not face the fire,
But weep that they bin too small to sin to the height of their desire,
Over the coal they chased the Soul, and racked it all abroad,
As children rifle a caddis-case or the raven's foolish hoard.
And back they came with the tattered Thing, as children after play,
And they said: "The soul that he got from God he has bartered clean away.
We have threshed a stook of print and book, and winnowed a chattering wind
And many a soul wherefrom he stole, but his we cannot find:
We have handled him, we have dandled him, we have seared him to the bone,
And sure if tooth and nail show truth he has no soul of his own."
The Devil he bowed his head on his breast and rumbled deep and low: –
"I'm all o'er-sib to Adam's breed that I should bid him go.
Yet close we lie, and deep we lie, and if I gave him place,
My gentlemen that are so proud would flout me to my face;
They'd call my house a common stews and me a careless host,
And – I would not anger my gentlemen for the sake of a shiftless ghost."
The Devil he looked at the mangled Soul that prayed to feel the flame,
And he thought of Holy Charity, but he thought of his own good name: –
"Now ye could haste my coal to waste, and sit ye down to fry:
Did ye think of that theft for yourself?" said he; and Tomlinson said, "Ay!" |
Дьявол подул на ногти, и вот – бегут бесенята толпой:
«На мельницу хнычущего мудака, укравшего облик людской!
Прокрутите его в жерновах двух звёзд, да отсейте от плевел зерно:
Ведь Адамов род в цене упадёт, если примем мы это говно!»
Команды бесят, что в огонь не глядят, бегают нагишом,
И особенно злы, что не доросли, чтоб заняться крупным грехом,
Гоняли по угольям душу его, всё в ней перерыли вверх дном,
Так возятся дети с коробкой конфет, или с вороньим гнездом
Привели обратно – мертвец не мертвец, а клочья старых мочал.
«Душу, которую дал ему Бог, на что-нибудь он променял:
Мы – когтями его, мы – зубами его, мы углями его до костей –
Но сами не верим зенкам своим: ну нет в нём души своей!»
И голову горько склонив на грудь, стал Дьявол рассуждать:
Ведь как-никак я Адаму свояк, ну как мне его прогнать?
Но тесно у нас, нету места у нас: ведь мы на такой глубине...
А пусти я его, и мои же джентльмены в рожу зафыркают мне,
И весь этот дом назовут Бардаком, и меня будут лаять вслух!
А ради чего? Нет, не стоит того один бесполезный дух!»
И долго Дьявол глядел, как рванина бредила адским огнём...
Милосердным быть? Но как сохранить доброе имя при том?
«Конечно, транжирить мой антрацит и жариться вечно б ты мог,
Если сам додумался до плагиата...» «Да, да!!!» – Томлинсон изрёк. |
The Devil he blew an outward breath, for his heart was free from care: –
"Ye have scarce the soul of a louse," he said, "but the roots of sin are there,
And for that sin should ye come in were I the lord alone.
But sinful pride has rule inside – and mightier than my own.
Honour and Wit, fore-damned they sit, to each his priest and whore:
Nay, scarce I dare myself go there, and you they'd torture sore.
Ye are neither spirit nor spirk," he said; "ye are neither book nor brute –
Go, get ye back to the flesh again for the sake of Man's repute.
I'm all o'er-sib to Adam's breed that I should mock your pain,
But look that ye win to worthier sin ere ye come back again.
Get hence, the hearse is at your door – the grim black stallions wait –
They bear your clay to place to-day. Speed, lest ye come too late!
Go back to Earth with a lip unsealed – go back with an open eye,
And carry my word to the Sons of Men or ever ye come to die:
That the sin they do by two and two they must pay for one by one –
And... the God that you took from a printed book be with you, Tomlinson!" |
Тут облегчённо Дьявол вздохнул: «Пришёл ты с душою вши,
Но всё же таится зародыш греха в этом подобье души!
И за него тебя одного... как исключенье, ей-ей...
Но ведь я не один в Аду господин: Гордыня грехов сильней!
Хоть местечко и есть там, где Разум и Честь... (поп да шлюха всегда тут как тут)
Но ведь я и сам не бываю там, а тебя в порошок сотрут!
Ты не дух и не гном,– так Дьявол сказал, – и не книга ты и не скот...
Иди-ка ты... влезь в свою прежнюю плоть, не позорь тут земной народ!
Ведь как-никак, я Адаму свояк! Не смеюсь над бедой твоей,
Но смотри, если снова решишься прийти, припаси грешки покрупней!
Убирайся скорей: у твоих дверей катафалк с четвёркой коней,
Берегись опоздать: могут труп закопать, что же будет с душонкой твоей?
Убирайся домой, живи как все, ни рта ни глаз не смыкай,
И СЛОВО МОЁ сыновьям Земли в точности передай:
Если двое грешат – кто в чём виноват, за то и ответит он!
И бумажный бог, что из книг ты извлёк, да поможет тебе, Томлинсон!» |
|
|
|