Navigation

Tomlinson

Томлинсон

Joseph Rudyard Kipling


Джозеф Редьярд Киплинг

В переводе Шоргина Сергея Яковлевича

Joseph Rudyard Kipling – Джозеф Редьярд Киплинг
30 декабря 1865 года – 18 января 1936 года

Tomlinson Томлинсон
Now Tomlinson gave up the ghost in his house in Berkeley Square,
And a Spirit came to his bedside and gripped him by the hair –
A Spirit gripped him by the hair and carried him far away,
Till he heard as the roar of a rain-fed ford the roar of the Milky Way:
Till he heard the roar of the Milky Way die down and drone and cease,
And they came to the Gate within the Wall where Peter holds the keys.
"Stand up, stand up now, Tomlinson, and answer loud and high
The good that ye did for the sake of men or ever ye came to die –
The good that ye did for the sake of men in little earth so lone!"
And the naked soul of Tomlinson grew white as a rain-washed bone.
Вчера Томлинсон на Беркли-сквер скончался в своем дому,
И сразу же Призрак, посланник небес, на дом явился к нему,
За волосы с койки его поднял и потащил в руке,
В долину, где Млечный Путь шумит, как перекат в реке;
Потом еще дальше, где этот шум затих и умер вдали;
И вот к Воротам, где Петр звенит ключами, они пришли.
«Восстань! – велю тебе, Томлинсон», – так Петр с ним заговорил, –
И нам расскажи о добрых делах, что делал, пока ты жил.
Какое добро на далекой Земле свершил ты, о жалкий гость?"
И побелела пришельца душа, словно нагая кость.
"O I have a friend on earth," he said, "that was my priest and guide,
And well would he answer all for me if he were by my side."
– "For that ye strove in neighbour-love it shall be written fair,
But now ye wait at Heaven's Gate and not in Berkeley Square:
Though we called your friend from his bed this night, he could not speak for you,
For the race is run by one and one and never by two and two."
Then Tomlinson looked up and down, and little gain was there,
For the naked stars grinned overhead, and he saw that his soul was bare:
The Wind that blows between the worlds, it cut him like a knife,
And Tomlinson took up his tale and spoke of his good in life.
«Был друг дорогой, – он сказал – у меня, советчик и пастырь мой,
Он дал бы ответ за меня сейчас, когда бы здесь был со мной».
«Что в жизни земной был приятель с тобой – запишут тебе в доход,
Но этот барьер – не Беркли-сквер, ты ждешь у Райских ворот;
И если друг твой прибудет сюда – не даст за тебя ответ;
У нас для всех – одиночный забег, а парных забегов нет».
И огляделся вокруг Томлинсон, но толку с того – ни шиша;
Смеялась нагая звезда над ним, нагою была душа,
И ветер, что выл среди Светил, его, будто нож, терзал,
И так о добрых своих делах у Врат Томлинсон рассказал:
"This I have read in a book," he said, "and that was told to me,
And this I have thought that another man thought of a Prince in Muscovy."
The good souls flocked like homing doves and bade him clear the path,
And Peter twirled the jangling keys in weariness and wrath.
"Ye have read, ye have heard, ye have thought," he said, "and the tale is yet to run:
By the worth of the body that once ye had, give answer – what ha' ye done?"
Then Tomlinson looked back and forth, and little good it bore,
For the Darkness stayed at his shoulder-blade and Heaven's Gate before: –
"O this I have felt, and this I have guessed, and this I have heard men say,
And this they wrote that another man wrote of a carl in Norroway."
– "Ye have read, ye have felt, ye have guessed, good lack! Ye have hampered Heaven's Gate;
There's little room between the stars in idleness to prate!
O none may reach by hired speech of neighbour, priest, and kin
Through borrowed deed to God's good meed that lies so fair within;
Get hence, get hence to the Lord of Wrong, for doom has yet to run,
And... the faith that ye share with Berkeley Square uphold you, Tomlinson!"
 
                               * * * *
 
«Об этом я слышал, а то – прочел, а это – сам размышлял
О том, что думал кто-то про то, что русский князь написал».
Скопилась стайка душ-голубков, поскольку проход закрыт;
И Петр ключами устало тряхнул, он был уже очень сердит.
«Ты слышал, ты думал и ты читал – вот все, что сказал ты нам,
Но именем тела, что ты имел, ответь – что ж ты делал сам?»
Взглянул Томлинсон назад и вперед, но не было пользы с того;
Была темнота за его спиной, Врата – пред глазами его.
«О, это я понял, а то – угадал, об этом – слыхал разговор,
А это писали о том, кто писал о парне с норвежских гор».
«Ты понял, ты слышал, – ну ладно... Но ты стучишься в Райскую Дверь;
И мало здесь места средь этих звезд пустой болтовне, поверь!
Нет, в рай не войдет, кто слово крадет у друга, попа, родни,
И кем напрокат поступок был взят, – сюда не войдут они.
Твоё место в огне, твой путь – к Сатане, тобою займется он;
И... пусть та из вер, что ты взял с Беркли-сквер, тебя да хранит, Томлинсон!»

                               * * * *

The Spirit gripped him by the hair, and sun by sun they fell
Till they came to the belt of Naughty Stars that rim the mouth of Hell:
The first are red with pride and wrath, the next are white with pain,
But the third are black with clinkered sin that cannot burn again:
They may hold their path, they may leave their path, with never a soul to mark,
They may burn or freeze, but they must not cease in the Scorn of the Outer Dark.
The Wind that blows between the worlds, it nipped him to the bone,
And he yearned to the flare of Hell-Gate there as the light of his own hearth-stone.
The Devil he sat behind the bars, where the desperate legions drew,
But he caught the hasting Tomlinson and would not let him through.
"Wot ye the price of good pit-coal that I must pay?" said he,
"That ye rank yoursel' so fit for Hell and ask no leave of me?
I am all o'er-sib to Adam's breed that ye should give me scorn,
For I strove with God for your First Father the day that he was born.
Sit down, sit down upon the slag, and answer loud and high
The harm that ye did to the Sons of Men or ever you came to die."
And Tomlinson looked up and up, and saw against the night
The belly of a tortured star blood-red in Hell-Mouth light;
And Tomlinson looked down and down, and saw beneath his feet
The frontlet of a tortured star milk-white in Hell-Mouth heat.
"O I had a love on earth," said he, "that kissed me to my fall,
And if ye would call my love to me I know she would answer all."
"All that ye did in love forbid it shall be written fair,
But now ye wait at Hell-Mouth Gate and not in Berkeley Square:
Though we whistled your love from her bed to-night, I trow she would not run,
For the sin ye do by two and two ye must pay for one by one!"
The Wind that blows between the worlds, it cut him like a knife,
And Tomlinson took up the tale and spoke of his sin in life: –
"Once I ha' laughed at the power of Love and twice at the grip of the Grave,
And thrice I ha' patted my God on the head that men might call me brave."
The Devil he blew on a brandered soul and set it aside to cool: –
"Do ye think I would waste my good pit-coal on the hide of a brain-sick fool?
I see no worth in the hobnailed mirth or the jolthead jest ye did
That I should waken my gentlemen that are sleeping three on a grid."
Then Tomlinson looked back and forth, and there was little grace,
For Hell-Gate filled the houseless Soul with the Fear of Naked Space.
"Nay, this I ha' heard," quo'  Tomlinson, "and this was noised abroad,
And this I ha' got from a Belgian book on the word of a dead French lord."
– "Ye ha' heard, ye ha' read, ye ha' got, good lack! and the tale begins afresh –
Have ye sinned one sin for the pride o' the eye or the sinful lust of the flesh?"
Then Tomlinson he gripped the bars and yammered, "Let me in –
For I mind that I borrowed my neighbour's wife to sin the deadly sin."
The Devil he grinned behind the bars, and banked the fires high:
"Did ye read of that sin in a book?" said he; and Tomlinson said, "Ay!"
The Devil he blew upon his nails, and the little devils ran,
And he said:  "Go husk this whimpering thief that comes in the guise of a man:
Winnow him out 'twixt star and star, and sieve his proper worth:
There's sore decline in Adam's line if this be spawn of earth."
Empusa's crew, so naked-new they may not face the fire,
But weep that they bin too small to sin to the height of their desire,
Over the coal they chased the Soul, and racked it all abroad,
As children rifle a caddis-case or the raven's foolish hoard.
And back they came with the tattered Thing, as children after play,
And they said:  "The soul that he got from God he has bartered clean away.
We have threshed a stook of print and book, and winnowed a chattering wind
And many a soul wherefrom he stole, but his we cannot find:
We have handled him, we have dandled him, we have seared him to the bone,
And sure if tooth and nail show truth he has no soul of his own."
The Devil he bowed his head on his breast and rumbled deep and low: –
"I'm all o'er-sib to Adam's breed that I should bid him go.
Yet close we lie, and deep we lie, and if I gave him place,
My gentlemen that are so proud would flout me to my face;
They'd call my house a common stews and me a careless host,
And – I would not anger my gentlemen for the sake of a shiftless ghost."
The Devil he looked at the mangled Soul that prayed to feel the flame,
And he thought of Holy Charity, but he thought of his own good name: –
"Now ye could haste my coal to waste, and sit ye down to fry:
Did ye think of that theft for yourself?" said he; and Tomlinson said, "Ay!"
The Devil he blew an outward breath, for his heart was free from care: –
"Ye have scarce the soul of a louse," he said, "but the roots of sin are there,
And for that sin should ye come in were I the lord alone.
But sinful pride has rule inside – and mightier than my own.
Honour and Wit, fore-damned they sit, to each his priest and whore:
Nay, scarce I dare myself go there, and you they'd torture sore.
Ye are neither spirit nor spirk," he said; "ye are neither book nor brute –
Go, get ye back to the flesh again for the sake of Man's repute.
I'm all o'er-sib to Adam's breed that I should mock your pain,
But look that ye win to worthier sin ere ye come back again.
Get hence, the hearse is at your door – the grim black stallions wait –
They bear your clay to place to-day.  Speed, lest ye come too late!
Go back to Earth with a lip unsealed – go back with an open eye,
And carry my word to the Sons of Men or ever ye come to die:
That the sin they do by two and two they must pay for one by one –
And... the God that you took from a printed book be with you, Tomlinson!"
За волосы Призрак его потащил, чтоб, солнца минуя, пасть
Туда, где пояс Погибших Звезд венчает Адскую Пасть,
Где звезды одни от злобы красны, другие – белы от бед,
А третьи – черны от жгучих грехов, их умер навеки свет,
И если с пути они смогут сойти, – того не заметим мы:
Горят их огни иль погасли они – не видно средь Внешней Тьмы.
А ветер, что выл среди Светил, его насквозь пронизал,
И к адским печам он рвался сам – он в пекле тепла искал.
Но там, где вползают грешники в ад, сам Дьявол сидел у Ворот,
Он душу спешившую крепко схватил и перекрыл проход.
Сказал он: «Не знаешь ты, верно, цены на уголь, что должен я жечь,
Поэтому нагло, меня не спросив, ты лезешь в адскую печь.
Я все-таки детям Адама – родня, так что ж ты плюешь на родство?
Я с Богом боролся за племя твое со дня сотворенья его.
Присядь, будь любезен, сюда на шлак», – так Дьявол ему говорил, –
«И нам расскажи о дурных делах, что делал, пока ты жил».
И посмотрел Томлинсон наверх, и там, где спасенья нет,
Увидел звезду, что от пыток в аду сочила кровавый свет;
Тогда он вниз посмотрел, и там, вблизи мирового Дна,
Увидел звезду, что от пыток в аду была, словно смерть, бледна.
Сказал он: «Красоткой я был соблазнен, грешили мы с ней вдвоем,
Она б рассказала, будь она здесь, об этом грехе моем».
«Что в жизни земной был грешок за тобой, – запишут тебе в доход,
Но этот барьер – не Беркли-сквер, ты ждешь у Адских ворот;
И если подруга здесь будет твоя – тебе в том выгоды нет;
За грех двоих здесь каждый из них несет в одиночку ответ!»
И ветер, что выл среди Светил, его, будто нож, терзал,
И так о дурных своих делах у Врат Томлинсон рассказал:
«Раз высмеял там любовь к Небесам, два раза – могильную пасть,
А трижды – чтоб храбрым считали меня – я Бога высмеял всласть».
А Дьявол душу в костре раскопал и дал есть остыть чуток:
«На дурня безмозглого переводить не стану я свой уголёк!
Ничтожнейший грех – дурацкий твой смех, которым хвалишься ты;
Нет смысла моих джентльменов будить, что по-трое спят у плиты».
Взглянул Томлинсон вперед и назад, но пользы не высмотрел он:
Страшась пустоты, толпился вокруг бездомных Душ легион.
«Ну... это я слышал, – сказал Томлинсон, – об этом был общий шум,
А в книге бельгийской я много прочел француза покойного дум».
«Читал ты, слыхал ты... Ну ладно! И что ж? А ну, отвечай скорей:
Грешил ли хоть раз из-за жадности глаз иль зова плоти твоей?»
«Пусти же меня!» – закричал Томлинсон, решетку тряся что есть сил, –
«Мне кажется, как-то с чужою женой я смертный грех совершил».
А Дьявол, огонь раздувая в печи, смеялся из-за Ворот:
«Ты грех этот тоже прочел, скажи?» – «Так точно!» – ответил тот.
Тут Дьявол дунул на ногти – и вмиг к нему бесенята бегут.
«Содрать шелуху с того, кто стоит под видом мужчины тут!
Просеять его сквозь звезд решето! Найти его цену тотчас!
К упадку пришли вы, люди Земли, коль это – один из вас».
На мелких чертях – ни брюк, ни рубах; их – голых – пламя страшит;
И горе у всех – что крупный-то грех из мелких никто не свершит.
Они по углю, крича: «У-лю-лю!», гнали отрепья души
И рылись в ней так, как в вороньем гнезде роются малыши.
Вернувшись назад, как дети с игры, с игрушкой, разорванной сплошь,
Они говорили: «В нем нету души, и делась куда – не поймешь.
Внутри у него – так много всего: душ краденых, слов чужих,
И книг, и газет, и только лишь нет его паршивой души.
Пытали его и терзали его когтями до самой кости,
И когти не лгут – клянемся, что тут его души не найти!»
И Дьявол голову свесил на грудь, не в силах печаль унять:
«Я все-таки детям Адама – родня; ну как мне его прогнать?
Пусть наш уголок далек и глубок, но если в нашем огне
Я дам ему место – джентльмены мои в лицо рассмеются мне,
Хозяином глупым меня назовут и скажут: "Не ад, а бардак!".
Нет смысла моих джентльменов сердить, ведь гость – и вправду дурак».
Пыталась к огню прикоснуться душа, а Дьявол глядел на нее,
И жалость терзала его, но он берег реноме свое.
«Проход тебе дам, трать уголь к чертям, ступай к вертелам, вперед! –
Коль душу придумал украсть ты сам». – «Так точно!» – ответил тот.
И Дьявол вздохнул облегченно: «Ну что ж... Душа у него, как блоха,
Но сердце спокойно мое теперь – там найден росток греха.
Сей видя росток, я бы не был жесток, будь вправду я всех сильней,
Но знай, что внутри – иные цари, и власть их – выше моей.
Проклятые есть там Заумь и Спесь – и шлюха, и пастырь для всех;
Я б сам не хотел ходить в их предел – в тот особый пыточный цех.
Не дух ты, не гном, не книга, не зверь, – тебя никак не назвать;
Что ж, ради спасения чести людей – ступай, воплотись опять.
Я все-таки детям Адама – родня; не жди от меня вреда;
Но лучших – смотри! – грешков набери, когда вернешься сюда.
Вот черные ждут тебя жеребцы, чтоб отвезти домой;
Не мешкай же, чтоб успеть, пока гроб не закопали твой!
Вернись на Землю, открой глаза и детям Адама скажи,
Поведай людям ты слово мое, покуда ты снова жив,
Что за грех двоих здесь каждый из них несет в одиночку ответ,
И... пусть сбережет там Бог тебя – тот, что взял ты из книг и газет!»
Переводчик: 
Шоргин Сергей Яковлевич

Поиск по сайту

Уильям Крук, У.Х.Д. Роуз
Говорящий Дрозд и другие сказки из Индии
Скачать, читать
Джон Эйкин, Анна-Летиция Барбо
Странствия души Индура
Скачать, читать
Джон Локвуд Киплинг
Животный мир Индии и человек
Скачать, читать