Inhuman man! curse on thy barb'rous art,
     And blasted be thy murder-aiming eye;
     May never pity soothe thee with a sigh,
 Nor ever pleasure glad thy cruel heart!

 Стыдись, бесчеловечный человек!
 Долой твое разбойничье искусство!
 Пускай твоей душе, лишенной чувства,
 Не будет утешения вовек.

 Go live, poor wand'rer of the wood and field!
     The bitter little that of life remains:
     No more the thickening brakes and verdant plains
 To thee a home, or food, or pastime yield.

 А ты, кочевник рощ, полей, лугов,
 Где проведешь ты дней своих остаток?
 Конец твой будет горестен и краток.
 Тебя не ждет родной зеленый кров.

 Seek, mangled wretch, some place of wonted rest,
     No more of rest, but now thy dying bed!
     The sheltering rushes whistling o'er thy head,
 The cold earth with thy bloody bosom prest.

 Калека жалкий, где-нибудь в тиши,
 Среди заросшей вереском поляны
 Иль у реки, где свищут камыши,
 Ты припадешь к земле кровавой раной.

 Perhaps a mother's anguish adds its woe;
     The playful pair crowd fondly by thy side;
     Ah! helpless nurslings, who will now provide
 That life a mother only can bestow!

 Oft as by winding Nith I, musing, wait
     The sober eve, or hail the cheerful dawn,
     I'll miss thee sporting o'er the dewy lawn,
 And curse the ruffian's aim, and mourn thy hapless fate.

 Не раз, встречая над рекою Нит
 Рассвет веселый или вечер трезвый,
 Я вспомню о тебе, приятель резвый,
 И прокляну того, кем ты убит!