Let not Ambition mock their useful toil,
 Their homely joys, and destiny obscure;
 Nor Grandeur hear, with a disdainful smile,
 The short and simple annals of the Poor.
                                                 Gray.

 [ Пусть Честолюбие не насмехается над их полезным
 трудом, над их скромными радостями, незаметной судьбой,
 пусть Величие не внимает с презрительной улыбкой
 кратким и простым летописям жизни бедняков.
                                                       Грей. ]

               I
 
My lov'd, my honour'd, much respected friend!
No mercenary bard his homage pays;
With honest pride, I scorn each selfish end,
My dearest meed, a friend's esteem and praise:
To you I sing, in simple Scottish lays,
The lowly train in life's sequester'd scene,
The native feelings strong, the guileless ways,
What Aiken in a cottage would have been;
Ah! tho' his worth unknown, far happier there I ween!

               II

November chill blaws loud wi' angry sugh;
The short'ning winter-day is near a close;
The miry beasts retreating frae the pleugh;
The black'ning trains o' craws to their repose:
The toil-worn Cotter frae his labour goes,—
This night his weekly moil is at an end,
Collects his spades, his mattocks, and his hoes,
Hoping the morn in ease and rest to spend,
And weary, o'er the moor, his course does hameward bend.

Ноябрьская сердито воет вьюга,
Короткий зимний день сменился тьмой.
Волы в грязи отпряжены от плуга.
Летят вороньи стаи на покой.
Крестьянин, проработав день-деньской,
Кончает всю недельную работу.
Собрал мотыгу с заступом, с киркой...
Назавтра отдых: с плеч долой заботу.
Усталый, он домой шагает по болоту.

               III

At length his lonely cot appears in view,
Beneath the shelter of an aged tree;
Th' expectant wee-things, toddlin, stacher through
To meet their dead, wi' flichterin noise and glee.
His wee bit ingle, blinkin bonilie,
His clean hearth-stane, his thrifty wifie's smile,
The lisping infant, prattling on his knee,
Does a' his weary kiaugh and care beguile,
And makes him quite forget his labour and his toil.

Вот одинокий виден уж приют,
Укрыт надежно липой вековою...
К отцу навстречу малыши бегут
Шумливою и радостной гурьбою.
Блестит приветный огонек звездою...
Очаг уютный, добрый смех жены,
Сынишка младший с детской болтовнёю, -
И все заботы разом сметены:
Усталость, тяжкий труд - исчезли, точно сны.

               IV

Belyve, the elder bairns come drapping in,
At service out, amang the farmers roun';
Some ca' the pleugh, some herd, some tentie rin
A cannie errand to a neibor town:
Their eldest hope, their Jenny, woman-grown,
In youthfu' bloom-love sparkling in her e'e —
Comes hame, perhaps to shew a braw new gown,
Or deposite her sair-won penny-fee,
To help her parents dear, if they in hardship be.

Тут старшие подходят друг за другом:
С окрестных ферм, из ближнего села.
Все - в людях: кто при стаде, кто за плугом,
А кто справляет в городке дела.
Вот Джэн, семьи надежда: как мила!..
С улыбкой нежной, с юной красотою:
Домой обновку показать пришла
Иль поделиться лептой трудовою,
Коль в чем-нибудь нужда, с семьей своей родною.

               V

With joy unfeign'd, brothers and sisters meet,
And each for other's weelfare kindly speirs:
The social hours, swift-wing'd, unnotic'd fleet:
Each tells the uncos that he sees or hears.
The parents, partial, eye their hopeful years;
Anticipation forward points the view;
The mother, wi' her needle and her shears,
Gars auld claes look amaist as weel's the new;
The father mixes a' wi' admonition due.

Отрадна встреча братьев и сестер.
Справляются с любовью друг о дружке,
Кто что видал, заводят разговор:
И весело летят часы в лачужке.
Родителей не наглядится взор...
О будущем гадают втихомолку.
Мать из старья шьет заново убор,
Не выпуская ни на миг иголку,
Отец внимателен к веселому их толку.

               VI

Their master's and their mistress' command,
The younkers a' are warned to obey;
And mind their labours wi' an eydent hand,
And ne'er, tho' out o' sight, to jauk or play;
"And O! be sure to fear the Lord alway,
And mind your duty, duly, morn and night;
Lest in temptation's path ye gang astray,
Implore His counsel and assisting might:
They never sought in vain that sought the Lord aright."

Вставляет мудрый свой совет порой:
Хозяев слушать, честно делать дело,
Не увлекаться пьянством и игрой,
Работать так, чтоб все в руках кипело.
О!.. И на бога уповать все цело,
Свой помнить долг, свершая день забот,
Чтобы в соблазн не впали дух и тело,
Просить его защиты и щедрот.
- Кто ищет к богу путь, всегда его найдет.

               VII

But hark! a rap comes gently to the door;
Jenny, wha kens the meaning o' the same,
Tells how a neibor lad came o'er the moor,
To do some errands, and convoy her hame.
The wily mother sees the conscious flame
Sparkle in Jenny's e'e, and flush her cheek;
With heart-struck anxious care, enquires his name,
While Jenny hafflins is afraid to speak;
Weel-pleased the mother hears, it's nae wild, worthless rake.

Но вдруг тихонько в двери стукнул кто-то...
Кто постучал, известно Джэн одной:
- Сосед, мол, с нею шел через болото...
Ее проводит, кстати, он домой.
Ох, Джэн, не скрыть от матери родной
Сиянье глаз, предательский румянец!..
С заботой мать пытает, кто такой,
И рада знать, что парень не из пьяниц,
Степенный человек, не нищий оборванец.

               VIII

Wi' kindly welcome, Jenny brings him ben;
A strappin youth, he takes the mother's eye;
Blythe Jenny sees the visit's no ill ta'en;
The father cracks of horses, pleughs, and kye.
The youngster's artless heart o'erflows wi' joy,
But blate an' laithfu', scarce can weel behave;
The mother, wi' a woman's wiles, can spy
What makes the youth sae bashfu' and sae grave,
Weel-pleas'd to think her bairn's respected like the lave.

С приветом Дженни вводит гостя в дом.
На славу парень! Джэн в душе ликует.
Родным по сердцу: так хорош прием.
Отец о пашне, о скоте толкует...
Гость с радости ног под собой не чует,
Но оробел, смущен: ни стать, ни сесть.
Мать поняла, что юношу волнует,
И для нее отрада в мысли есть,
Что детищу ее не хуже прочих честь.

               IX

O happy love! where love like this is found:
O heart-felt raptures! bliss beyond compare!
I've paced much this weary, mortal round,
And sage experience bids me this declare, —
"If Heaven a draught of heavenly pleasure spare —
One cordial in this melancholy vale,
'Tis when a youthful, loving, modest pair
In other'sarms, breathe out the tender tale,
Beneath the milk-white thorn that scents the evening gale."

Любовь! Всю жизнь ты озаряешь светом!
Что радостней, чем сердца юный пыл?..
Бродил я долго в скучном мире этом
И наконец признаться должен был:
Чтоб мир печальный не был так уныл,
Творец нам дал мир счастья быстротечный,
Когда чета в разгаре юных сил
Друг другу шепчет сказку страсти вечной...
И сладкий аромат струит терновник млечный.

               X

Is there, in human form, that bears a heart,
A wretch! a villain! lost to love and truth!
That can, with studied, sly, ensnaring art,
Betray sweet Jenny's unsuspecting youth?
Curse on his perjur'd arts! dissembling smooth!
Are honour, virtue, conscience, all exil'd?
Is there no pity, no relenting ruth,
Points to the parents fondling o'er their child?
Then paints the ruin'd maid, and their distraction wild?

Найдется ль кто-нибудь среди людей,
Чтоб без пощады и без угрызений,
Глухой к любви и к истине злодей,
Сердечко соблазнил невинной Дженни?
Проклятье козням адских ухищрений.
Иль честь и совесть в нем найти нельзя?
Или судьба не знает сожалений,
Чтобы родных предупредить, грозя,
Как Дженни их близка погибели стезя?..

               XI

But now the supper crowns their simple board,
The halesome parritch, chief of Scotia's food;
The sowp their only hawkie does afford,
That, 'yont the hallan snugly chows her cood:
The dame brings forth, in complimental mood,
To grace the lad, her weel-hain'd kebbuck, fell;
And aft he's prest, and aft he ca's it guid:
The frugal wifie, garrulous, will tell
How t'was a towmond auld, sin' lint was i' the bell.

Но вот и ужин: скромный, но здоровый:
Тут каша - всей Шотландии оплот,
Похлебка от единственной коровы,
Жующей мирно жвачку у ворот.
Раздобрившись, хозяйка подает
В честь гостя сыр, хранившийся любовно.
Неволит кушать: очень хвалит тот;
Она же сообщает многословно,
Что сварен сыр, как лен зацвел, год будет ровно.

               XII

The cheerfu' supper done, wi' serious face,
They, round the ingle, form a circle wide;
The sire turns o'er, with patriarchal grace,
The big ha'bible, ance his father's pride:
His bonnet rev'rently is laid aside,
His lyart haffets wearing thin and bare;
Those strains that once did sweet in Zion glide,
He wales a portion with judicious care;
And "Let us worship God!" he says with solemn air.

Покончен ужин; смех и говор стих.
Садятся все в кружок, очаг пылает...
Тут библию - завет отцов своих -
Как патриарх, хозяин вынимает.
Он голову с почтеньем обнажает
(Лоб у висков уж тоже обнажен)
И тщательно псалом он выбирает,
Которому внимал еще Сион:
- Теперь помолимся, - провозглашает он.

               XIII

They chant their artless notes in simple guise,
They tune their hearts, by far the noblest aim;
Perhaps Dundee's wild-warbling measures rise;
Or plaintive Martyrs, worthy of the name;
Or noble Elgin beets the heaven-ward flame;
The sweetest far of Scotia's holy lays:
Compar'd with these, Italian trills are tame;
The tickl'd ears no heart-felt raptures raise;
Nae unison hae they with our Creator's praise.

Поют... и безыскусствен строй напева;
Но высоко возносятся душой.
Поют, быть может, "Дунди" - песню гнева,
Иль "Мучеников" грустный стих простой,
Иль "Эльгин": лучший гимн страны родной!
Италии прекрасной песнь любая
Бесцветна по сравнению с тобой:
Она щебечет, нежно слух лаская,
Но с нею не слита хвала творцу святая.

               XIV

The priest-like father reads the sacred page,
How Abram was the friend of God on high;
Or Moses bade eternal warfare wage
With Amalek's ungracious progeny;
Or how the royal bard did groaning lie
Beneath the stroke of Heaven's avenging ire;
Or Job's pathetic plaint, and wailing cry;
Or rapt Isaiah's wild, seraphic fire;
Or other holy seers that tune the sacred lyre.

Священнику подобно, тут отец
Читает им священные страницы,
Как Авраама возлюбил творец,
Как царь-певец рыдал под звук цевницы,
Сраженный гневом божией десницы...
Плач Иова и трогательный зов
Из ужаса прижизненной гробницы...
Небесный пыл Исайи страстных слов
Или иных святых пророков и певцов.

               XV

Perhaps the Christian volume is the theme,
How guiltless blood for guilty man was shed;
How He, who bore in Heaven the second name,
Had not on earth whereon to lay His head:
How His first followers and servants sped;
The precepts sage they wrote to many a land:
How he, who lone in Patmos banished,
Saw in the sun a mighty angel stand,
And heard great Bab'lon's doom pronounc'd by Heaven's command.

В сравненьи с этим как бедна у нас
Религия для блеска, для карьеры,
Где в гордых храмах все есть напоказ,
За исключеньем настоящей веры.
Там молятся ханжи и лицемеры:
Обрядов их не примет всеблагой,
Но в хижине, вдали от пышной сферы,
Услыша вдруг язык души живой,
Внесет он бедняков в великий список свой.

               XVI

Then, kneeling down to Heaven's Eternal King,
The saint, the father, and the husband prays:
Hope "springs exulting on triumphant wing,"*
That thus they all shall meet in future days,
There, ever bask in uncreated rays,
No more to sigh, or shed the bitter tear,
Together hymning their Creator's praise,
In such society, yet still more dear;
While circling Time moves round in an eternal sphere

[* Pope's "Windsor Forest." — R.B.]

               XVII

Compar'd with this, how poor Religion's pride,
In all the pomp of method, and of art;
When men display to congregations wide
Devotion's ev'ry grace, except the heart!
The Power, incens'd, the pageant will desert,
The pompous strain, the sacerdotal stole;
But haply, in some cottage far apart,
May hear, well-pleas'd, the language of the soul;
And in His Book of Life the inmates poor enroll.

               XVIII

Then homeward all take off their sev'ral way;
The youngling cottagers retire to rest:
The parent-pair their secret homage pay,
And proffer up to Heaven the warm request,
That he who stills the raven's clam'rous nest,
And decks the lily fair in flow'ry pride,
Would, in the way His wisdom sees the best,
For them and for their little ones provide;
But chiefly, in their hearts with grace divine preside.

Но старшим уж пора и по домам:
Ложится детвора и засыпает...
Мать и отец тихонько к небесам
Горячие молитвы воссылают:
Пусть тот, кто воронов лесных питает
И одевает лилии в полях,
Их милостью своей не оставляет:
Заботится о милых их птенцах,
А главное - всегда живет у них в сердцах.

               XIX

From scenes like these, old Scotia's grandeur springs,
That makes her lov'd at home, rever'd abroad:
Princes and lords are but the breath of kings,
"An honest man's the noblest work of God;"
And certes, in fair virtue's heavenly road,
The cottage leaves the palace far behind;
What is a lordling's pomp? a cumbrous load,
Disguising oft the wretch of human kind,
Studied in arts of hell, in wickedness refin'd!

Вот в чем родной Шотландии величье -
Любовь своих и чуждых стран почет.
Власть королей дает чинов различье,
Но благородство только бог дает.
Лачуги, не дворцы, ведут вперед
Стезею добродетели в смиреньи:
Мирская роскошь - часто тяжкий гнет,
Под ней - нередко гнусное творенье,
Коварство адское, пороков изощренье.

               XX

O Scotia! my dear, my native soil!
For whom my warmest wish to Heaven is sent,
Long may thy hardy sons of rustic toil
Be blest with health, and peace, and sweet content!
And O! may Heaven their simple lives prevent
From luxury's contagion, weak and vile!
Then howe'er crowns and coronets be rent,
A virtuous populace may rise the while,
And stand a wall of fire around their much-lov'd isle.

Шотландия! Родной, любимый край!
За сыновей твоих мои моленья!
Здоровый дух, довольство, мир - пускай
Всегда хранят их мирные селенья!
Да не коснется их зараза тленья,
Яд роскоши, пороков гнусных гной.
Пусть мир тогда торгует без стесненья
Коронами, но остров свой родной
Народ весь окружит, как пламенной стеной!

               XXI

O Thou! who pour'd the patriotic tide,
That stream'd thro' Wallace's undaunted heart,
Who dar'd to nobly stem tyrannic pride,
Or nobly die, the second glorious part:
(The patriot's God peculiarly thou art,
His friend, inspirer, guardian, and reward!)
O never, never Scotia's realm desert;
But still the patriot, and the patriot-bard
In bright succession raise, her ornament and guard!